Усадив за стол родню по случаю праздника, она пошутит привычно:
- Ну вот и собрался опять… педсовет.

А всё потому, что наследницы уже в двух поколениях выбирают по её примеру педагогическое поприще – кто становится школьным учителем, кто воспитателем в детсаду. Хотя 70 лет назад, едва начав свою преподавательскую карьеру, сама Афанасия Гребёнкина тут же и прервала её, уйдя добровольцем на фронт.

- Причина такого поступка была не в каком-то особом героизме, - замечает Афанасия Николаевна, - а в стечении обстоятельств. Но давайте я расскажу по порядку…

Меж двух напастей

- Как у многих сверстниц, начало войны в моей памяти накрепко связалось с окончанием учёбы, т.к. 21 июня 1941 года мы с подругами отпраздновали свой выпуск из Кировского педагогического училища.

Вернувшись в родное село Рязань (в Слободском районе), я стала учителем начальных классов в местной школе. Однако школьное здание отдали под эвакуированный ленинградский интернат, а нас перевели в дом, где находилась контора сельсовета.

Это были две напасти разом. Первая напасть, что кабинет председателя сельсовета был у нас под боком, за символической деревянной перегородкой. А в председателевы обязанности, помимо прочего, входила выдача присланных повесток и похоронок. Оттого день - через день из его закутка раздавались то плач, то крики, перекрывавшие голос учителя. И ведь человека в такой ситуации не одёрнешь, не скажешь ему: давай-ка горюй потише, у нас арифметика…

С приходом зимы остро заявила о себе вторая проблема. День ото  дня учеников в школу ходило всё меньше.

Соответственно, наша задача была: в свободное время, когда нет уроков, обходить округу и выяснять у родителей, отчего ребёнок прогуливает.

А причины оказывались самые печальные: у кого недостача зимней одежды или обуви, а у других и куска хлеба лишнего нет, чтобы ребёнку в дорогу дать. Тоже – какой тут толк от нотаций? Повернёшься молча и топаешь обратно в школу.

Настоящая повестка

- Завершив с таким трудом учебный год, мы с коллегами открыто зароптали:
- Да уж лучше, честное слово, на фронт пойти, чем в тылу так маяться…

Взяли да в запале своём и написали заявления на фронт добровольцами. Но мой дядя (он работал в Слободском райисполкоме), услышав про нашу инициативу, только хмыкнул скептически:

- Просись - не просись, кто вас возьмёт? Для учителей имеется бронь – вы в тылу нужней, а на передовой много ли от вас, девчонок, толку.

Дядя человек осведомлённый, отчего ему не верить? Потому, дождавшись положенного отпуска, я пришла домой, чтобы помогать маме по хозяйству. А мама и говорит: «Смотри, Афанасия, тебе какую-то повестку принесли». Моя первая мысль была: должно быть, председатель сельсовета решил таким образом подшутить, чтобы в другой раз мы не самовольничали.

Но нет – повестка оказалась самая настоящая. И первым делом после призыва нас отправили в Чебоксары, учиться телеграфному делу.

«Телеграф» через коридор

- Питание во время учёбы было, мягко говоря, так себе: хлеб пайковой да тюря-болтушка. Но после скудного тылового рациона этим нас было не испугать. А вот учёба поначалу приносила немалое расстройство. Одно дело, городскому человеку освоить науку телеграфной коммутации. А с меня что взять, если я родом из такой глубинки, где телефонов ещё и не видывали? Оттого на первых занятиях, бывало, звонишь-звонишь с учебного аппарата напарнице, та вызов не принимает – а сидит-то в одном со мной здании?– так, осерчав, бросишь трубку да и бежишь к ней по коридорам:

- Ну Зоя, ты чего линию не соединяешь, тебе ведь звоню…

Смех да и только, как вспомнишь.

Зато уж на телеграфный столб при помощи «кошек» я забиралась быстро и без страха,?- здесь деревенская сноровка оказалась очень кстати. Отучив положенный курс, нас отправили на Ленинградский фронт, в 14-й ОЗЛПС (отдельный запасной линейный полк связи).

Вслед за наступлением

- Болотистая ленинградская земля то и дело подбрасывала сюрпризы нам, жившим в землянках. Нередко так бывало, что ложишься спать в сухом помещении, а утром спустишь ноги, чтоб одеться… бултых! – весь пол залит водой.

Однако все бытовые тяготы меркли перед жестокостью войны, которая столько жизней оборвала в расцвете. До сих вспоминается январь 1944-го, когда вслед за наступающими частями вошли мы в только что освобождённое Красное село (около Ленинграда). Когда нас, телеграфистов, привезли сюда на грузовиках, ещё повсюду лежали погибшие бойцы, и от одного к другому передвигались похоронные бригады, с такими санями-волокушами, похожими на лодочки.

Здесь в первую ночь нашу роту определили на постой в здание бывшего магазина. Заниматься его благоустройством уже было некогда, поэтому уснули мы прямо на полу вповалку, и всю ночь попеременно дежурили снаружи.

Разгадка на рассвете

- 8 мая 1945 года было моё дежурство на телефонном коммутаторе. Поневоле я обратила внимание, что высокое начальство на линии общается меж собой как-то странно. Все говорят намёками, а на что намекают – непонятно:

- Ты как, слышал? У нас говорят, что уже.

- Да, у нас тоже слышно.

- Значит, точно да?

- Выходит, что точно…

Сдав смену, я легла спать очень озадаченная. А в четвёртом часу утра слышу – сменщица Капитолина толкает меня в бок: «Выйди-ка на улицу, полюбуйся, что творится». Очень недовольная, что разбудили средь ночи, выглядываю и вижу: солдаты в одном исподнем выбежали во двор, поздравляют друг друга и палят в воздух из винтовок и у кого что есть из оружия. Тут стало ясно, про какое такое «уже» говорили вчера командиры.

Городской год

Городская жительница она – «без году неделя». Только осенью 2011 года А. Гребёнкина переехала в Слободской, и живёт теперь в благоустроенной квартире. А до той поры, уже на подходе к своему 90-летию, всё управлялась в частном доме на Стеклозаводе (где раньше преподавала в школе).

И как бы ни был он труден, сельский быт, но вот что значит привычка – Афанасия Николаевна до сих пор по нему скучает. Приходят на память детские годы:

- Бывало, мы маленькие задурим-забегаем, так бабушка возьмёт вицу, давай хлопать себя по сарафану и приговаривать: «Ужо вот сколь ядрено дам я вам сейчас!» А мама, увидев эту сцену, подначивает бабулю: «Ты чего сарафан-то свой наказываешь? Не жалей, хвостни их самих вичкой, - глядишь, скорей в разум придут».

Давно ли это было? А сейчас я сама уже бабушка. И когда только годы прошли…

Недавно родственники, сфотографировав А. Гребёнкину возле дома, выложили её снимок в Интернет. Афанасия Николаевна поначалу совсем не одобрила такого новшества: разве я, - говорит, - актриса какая или знаменитость, чтобы выставлять меня на всеобщее обозрение?

Однако вскоре под фото появился комментарий: «А ведь она молодец, - в свои годы и так хорошо выглядит!» Ну, раз хорошо, - смягчилась героиня рассказа, - пускай себе лежит тот снимок и дальше в Интернете.

Как обычно, весной у неё двойные хлопоты: 17 апреля А. Гребёнкина встретила своё 90-летие, а сейчас готовится праздновать 67-ю годовщину Победы, – ведь есть в этой Победе и её вклад.

ШТРИХИ
Три отцовские войны

Когда речь заходит о её фронтовых заслугах, Афанасия Николаевна отыскивает в альбоме этот снимок и говорит:

- Если уж кто хлебнул военного лиха в избытке, так это мой отец (на фотокарточке, сделанной в 1917 году, ему 22 года). Три войны он прошёл: Первую мировую, потом гражданскую и Великую Отечественную. В Первую мировую газом травленый и в плену побывавший, а в Великую Отечественную крепко контуженный… он ведь из-за этой контузии и погиб, уже вернувшись домой.

Вместе с напарником-машинистом папа работал во второй половине 40-х на колхозной мельнице, где жернова крутил паровой двигатель. И вот однажды машинист, надумав остановить двигатель, велел отцу идти снимать со шкива приводной ремень. А папа – видать, вследствие контузии – потерял равновесие и сам угодил в приводной механизм. Покалечился сразу насмерть. Уж сколько мама-то плакала: «Надо же было через три войны домой вернуться, чтобы здесь смерть свою найти!»

Подготовка текста – Владислав Никонов
Фото – из личного архива
А. Гребёнкиной