В жизни Василия Степановича Ильина оптимистичные и печальные моменты сплелись неразрывно – наверное, как у многих людей его поколения. Крестьянин и солдат, учитель и радиотехник – он шёл разными дорогами, но всегда стремился к справедливости и верил в лучшее. Об этом 90-летний ветеран, живущий в Первомайском микрорайоне, рассказал недавно сотрудникам Центра патриотического воспитания им. Булатова.

Мой прадед Кондратий был крепостным рабочим Челябинского завода. На Вятку его привёл такой случай, какой мог быть только в старинные царские времена. Сели как-то играть в картишки челябинский заводчик с белохолуницким, и челябинец проигрался в прах, спустил всю наличность, а напоследок проиграл 20 заводских крепостных душ (включая прадеда), над которыми по законам того времени он имел полную власть.

В Белой Холунице прадед за своё мастерство и усердие получил вольную – случилось это уже накануне отмены крепостного права – и стал крестьянином в деревне Гуляевской. С супругой он нажил двух детей, один из которых был мой дед Терентий. Оба – и дед и прадед – наряду с крестьянскими трудами не перестали работать с металлом, имели свои кузницы.

Мой отец Степан Терентьевич родился тоже в Гуляевской. Впоследствии её переименовали в Бабайловскую, а входила она в состав Ивакинского сельсовета. Здесь и я появился на свет 8 января 1925 года.
Отец был простым крестьянином; в отличие от деда и прадеда, он уже не занимался кузнечным ремеслом. И пожил он мало: во время коллективизации пережил приступ, заболел и через 6 лет умер. Было ему тогда всего 45 лет от роду. Я в ту пору был ещё подростком, и в отсутствие отца мама стала моим главным наставником во всех делах.

В 1933 году меня приняли в первый класс, но своей школы в Бабайловцах не было, и первые два года я ходил учиться в деревню Помелы, следующие два – в деревню Морозы, а с 5 по 7 класс в село Пантыл. Несмотря на удалённость школ и связанные с этим проблемы, учёба давалась мне легко, и после 7-го класса мы с другом поступили в Белохолуницкое педагогическое училище.

Однажды, вернувшись домой на выходной, я застал маму в большом расстройстве. Оказалось, начислили ей, вдове с четырьмя детьми, налог на хозяйство 500 рублей за год – очень большая по тем временам сумма. Без лишних материнских намёков мне стало ясно, что придётся оставить учёбу и идти работать в колхоз.

В колхозе меня назначили помощником конюха и стали выдавать табак – по той же норме, что всякому взрослому работнику. Помню, со старшим конюхом мы долго сидели вечером перед выдачей корма лошадям и плели лапти. Он закурил, и я следом. Попробовал раз, второй, но не увидел никакой радости, – одна тошнота да головокружение. Плюнул я тогда на эту забаву и больше в жизни ни одной самокрутки, сигареты или папиросы в рот не брал.

В июне 1941-го от колхоза меня и ещё несколько человек направили на строительство водоёма возле села Ильинского. Здесь 22-го числа нас уведомили, что по радио скоро передадут важное сообщение. Так во время работы мы и узнали о начале войны – из репродуктора, висевшего на дереве. Каждый переживал свалившееся горе на свой лад: мужики запили, бабы заревели, – и все разъехались с водоёма по домам.

Вскоре нашего бригадира взяли на фронт. Тогда взамен его бригадиром поставили меня, 16-летнего мальчишку, командовать взрослыми людьми. Позднее я прошёл курсы трактористов, потому лето и осень работал на тракторе У-2. И раза два ходил в сельсовет проситься, чтобы отправили служить в армию.
Повестку я получил 7 января 1943 года – накануне своего 18-летия. На Дальний Восток нас повезли в товарных вагонах: посреди вагона стояла печка-буржуйка, а вдоль стены – ряды деревянных нар. В таких условиях мы ехали до Комсомольска-на-Амуре 23 дня.

По прибытию меня определили в 24-й учебный автополк, в 12-ю роту, которая вся состояла из вятских парней и была на самом лучшем счету. Нередко мы слышали, что командиры ставят нас другим в пример:
– Учитесь у двенадцатой роты: отчего у них получается, а у вас нет?
Не скажу, что мы все были богатырского сложения. Брали мы другим – непоказным усердием и молчаливой выдержкой, а это в солдатской службе вещь наиважнейшая.

После трёх месяцев обучения тех, кто сдал экзамены, эшелонами стали отправлять на фронт. Но меня в числе 50-и человек оставили в автополку инструктором – обучать вождению вновь прибывших.
Затем летом 1943-го наш автополк расформировали, и нас перевели в Хабаровск – в отдельный сапёрный батальон. Формировался он в основном из старослужащих Приморья, и я со своими ровесниками оказался там в явном меньшинстве. Но никогда бывалые солдаты не обижали нас даже словесно, не говоря о чём другом. Это уже в последние десятилетия я узнал, что в советской армии существовала дедовщина.

В сапёрном батальоне моя первая служба была в техроте под Хабаровском – в районе Красной речки. А зимой 1944-го нас направили на строительство дороги, которую предстояло проложить вдоль советско-китайской границы. Там даже в декабрьскую стужу мы ночевали в палатках. Холодина стояла такая, что к утру одеяла примерзали к тому, с чем соприкасались, – и слова «оторваться от постели» приобрели для нас в те дни буквальное значение.

Это строительство стало результатом договорённости между СССР, США и Великобританией. Согласно договорённости, Красной армии на Дальнем Востоке предстояло развернуть военные действия против союзников фашисткой Германии – Квантунской армии Японии.
Дорога строилась через сопки, степь и болота и протянулась примерно на 60 километров. Во время её строительства мне приходилось выполнять различные поручения (например, доставлять почту). И именно здесь весной 1945-го мы с большой радостью встретили известие об окончании войны с фашистской Германией.

По нашей дороге, построенной к лету 1945-го, пошли советская пехота, артиллерия и танки выбивать японских оккупантов с северо-востока Китая. Наш батальон обеспечивал тогда переправу воинских подразделений через реки на понтонах и паромах. Основная же нагрузка, связанная с переправой войск, легла на Амурскую флотилию.
Обеспечив переправу войск, наш батальон снова вернулся в Хабаровск, а в дальнейшем был отправлен в город Порт-Артур. И хотя непосредственно в боях с противником мы не участвовали, всё же немало сослуживцев погибло при тех или иных обстоятельствах на территории Китая. Причина была в том, что у китайцев в те годы шла своя гражданская война – и порой они, стремясь завладеть оружием, нападали на оставшихся в одиночестве солдат.
Но служба шла своим чередом. Старших солдат демобилизовали, а из оставшихся молодых сформировали отдельную гвардейскую инженерную роту, в которой я какое-то время шоферил на грузовике «Форд-6». После чего меня перевели в сапёрный батальон во взвод управления.
Помнится случай: когда мы находились в городе Дальнем (по-японски – Дайрэн), то на острове, который прикрывал вход в бухту, нам приказали строить коммуникации. Но прошло какое-то время, и поступил новый приказ: «Остров покинуть, всё построенное взорвать». Было ли действительно что-то взорвано из наших построек на острове – этого я не могу сказать.
Когда я заведовал отделом хозчасти при штабе, то в числе прочего отвечал за учёт и выписку продуктов для нашего батальона, а заодно и для группы пленных японцев, приданных нам для хозяйственных работ. До сих пор эти цифры у меня перед глазами: дневная норма мяса – 60 граммов на человека, рыбы – 120 граммов, и далее по списку.
Норма, заметьте, была общая, то есть пленные питались не хуже советских бойцов, а риса получали ещё и больше – по 600 граммов на день.

Показательная история: привели к нам в расположение части группу пленных для хозяйственных работ. Отработались японцы и ждут конвоя, чтобы возвращаться в свои казармы. Но режим был уже не такой строгий, как в первый послевоенный год, и наш начальник штаба сказал:
– Вы ребята спокойные, чудить не будете – ступайте обратно одни.
Пленные чуть не в плач:
– Нельзя без сопровождения, командир. Увидят нас китайцы одних на улице – опять изобьют.
(После пережитой войны местные жители относились очень враждебно по отношению к пленным японцам). И смех, и грех – приходилось вчерашнего врага конвоировать по улице для его же защиты!

Хотя война официально завершилась, вторая половина 40-х годов на северо-востоке Китая была неспокойным временем. Китайские националисты (сторонники Чан Кайши) не испытывали к Советскому Союзу особой благодарности за освобождение Поднебесной: всякого чужака на своей земле они воспринимали как врага, оттого порой нападали на некоторые объекты.
К этому добавилась ещё другая напасть: в края, где мы служили, пришёл комариный энцефалит. Болезнь такая же беспощадная, как клещевой энцефалит, только переносят её обычные комары. Много советских солдат она оставила лежать в чужой земле – и пулей не задетых, и штыком не царапнутых, а всего только ужаленных летучим кровососом.
Хорошо, что через недолгое время начались поставки вакцины, и после сплошных прививок эпидемия отступила.

В ту пору меня интересовали различные радиоустройства. Поскольку была возможность выходить в город, где располагалась наша часть, то иногда я заходил в радиомастерские, где на языке техники общался с японскими ребятами – бывшими студентами. Меня впечатляло, как они по памяти могли начертить любую радиосхему. И однажды я подошёл к ним с просьбой: объясните, как самому сделать радиоприёмник?
Я знал только пару слов по-японски, да они столько же на русском – но ведь разобрались! Японцы нарисовали на бумаге принципиальную схему, дали мне горсть деталей… и скоро я стал обладателем самодельного приёмника.
Позже я сконструировал ещё усилитель низкой частоты, и благодаря этому иногда включал в казармы мелодии, какие были в записи.

В месячное довольствие советского бойца у нас входили два блока японских сигарет. Очень хорошую службу мне сослужили эти сигареты – за ненадобностью я продавал их китайцам и смог дважды выслать маме по 500 рублей для оплаты годового налога, а на остаток ещё купил себе новое обмундирование для демобилизации и готовился вернуться домой «при всём параде».
Весной 1949-го, когда пришёл срок демобилизации, мне предложили поступать в ВПУ (военно-политическое училище). После недолгих раздумий я отказался: никакие карьерные высоты так меня не манили, как скорейшая встреча с мамой после шести лет разлуки.

Кто сам служил – тот знает: армейская жизнь быстро и сильно перекраивает человека, – через пять лет уже сам не веришь, что был когда-то гражданским, не носил погон и не знал строевого шага. В последние недели перед мобилизацией, когда случалось глянуть в зеркало, меня одолевали сомнения:
– Вот ты собран и одет по уставу; всегда знаешь, куда идти и что говорить… А каково будет «на гражданке», где нет ни устава, ни командира, и всякий вопрос придётся решать только своим умом?
Но зов родного края пересилил все страхи, и я в составе демобилизованной группы солдат отправился пароходом из Порт-Артура во Владивосток, чтобы оттуда поездом выехать в Киров.

Домой я вернулся в мае 1949-го и, будучи партийным, получил предложение от горкома партии – заведовать клубом в посёлке Первомайском. В те времена не было моды иметь двух-трёх замов по разным направлениям – наоборот, окончив курсы в Москве по направлению профсоюзной организации меховой фабрики «Белка», я сам и клубом руководил, и кино крутил, – а вдобавок ещё и рисовал афиши. Для тех же направлений клубной работы, которыми сам не владел, я нашёл баяниста и худрука (оба бывшие фронтовики).

Не раз я вспомнил армию добрым словом, так как за годы службы много чему научился, – и в гражданской жизни эти знания пригодились не раз. Доволен и тем, что армия приучила меня к порядку и ответственности.
Недавно, перебирая старые газеты (за 2013 год), натолкнулся на статью, которая просто поразила меня – о том, как сотрудник военкомата и корреспондент газеты ищут молодых ребят, скрывающихся от призыва в армию. Немыслимый случай для времён моей молодости! Такие вещи я и сегодня не могу воспринимать иначе как преступление.

До конца 1960-х специальность радио- и телемастера была редкой: в Первомайском, насколько мне помнится, я оказался первым таким специалистом – потому, бывало, просиживал с паяльником за полночь, чтобы не копилась очередь. И всё равно обычным делом стали 8-10 телевизоров и радиоприёмников, что громоздились у нас в квартире в ожидании починки.
Добавлю, что после того армейского опыта с самодельным приёмником я отважился и на следующий шаг – дома сам собрал телевизор. Он служил нашей семье больше десяти лет, не вызывая нареканий, – не хуже заводского оказался.

Многолетний перерыв в учёбе не убавил моего желания стать учителем. Почти с нуля я пошёл навёрстывать упущенное: окончил сначала вечернюю школу, потом заочно два курса радиотехникума в Калинине (так до 1990-го назывался старинный русский город Тверь).
И в 1960-м Яков Георгиевич Кнутов – завуч Первомайской школы – предложил мне преподавать черчение, рисование и труд.

Работая преподавателем в школе, в 1962-м я заочно поступил в Кировский пединститут, и в 1968-м окончил его. В это время в школе я вёл уже не только уроки труда, но ещё радиокружок, кинокружок и факультативы. А с 1972-го до середины 90-х учил слесарному делу воспитанников Успенской школы.

Сейчас диву даёшься, как удавалось всё совмещать, но такое было время и такие люди: не привыкли мы себя жалеть. Мой внутренний девиз гласил: «Если спать – можно всё проспать». Потому я не позволял себе в сутки больше 4-5 часов сна. Вот сейчас, под натиском разных болячек, думаю: может, где-то и пожалеть себя стоило, ложиться чуть пораньше. Это другим наука.

Спутницей моей жизни стала в 1950-м фронтовичка, блокадница и морячка Елена Калистратовна Пантелеева, работавшая на меховой «Белке». С ней мы вырастили сына и двух дочерей, и с той поры наше семейное древо пополнили пять внуков и три правнука.

Много уроков я вынес из своей долгой жизни, и всех их сразу не перескажешь. В одном вас заверю, пользуясь случаем: ни высокий чин, ни толстый кошелёк – ещё не гарантия счастливой жизни. Потому не надо изводить себя мечтами о блестящей карьере, – она не всякому на пользу.
Лично я в каждой работе старался находить что-то интересное, и это помогало мне в жизни.

Подготовка публикации – О. Корзюкова и Л. Микрюкова
(Центр патриотического воспитания им. Булатова),
при содействии историка и краеведа С. Серкина

(Этот рассказ войдёт во 2-е издание сборника
«За Победу над Японией. Слобожане - участники советско-японской войны 1945 года»).