Услышав про его участие в советско-японской войне 1945-го, впечатлительный собеседник сразу представит себе схватки с самураями на фоне экзотической природы Дальнего Востока.

Слобожанин Василий Микрюков улыбается в ответ:
– Солдатская служба везде одна – что на Русской равнине, что среди сопок. Никаких особенных диковин я не видал в далёкой стороне, а что было на самом деле – о том расскажу без утайки.

В этом мой солдатский долг перед историей.

Потрясения 100-летней давности своеобразно отразились на истории нашей семьи. В царские времена мой дед пережил гонения «за революционную деятельность», ?–  а в 1929-м его сына (моего папу) раскулачила уже новая власть, за приход которой так ратовал дед.

Отец устоял, вопреки всем ударам судьбы, и поднял вместе с супругой немаленькую семью – четырёх дочерей они воспитали и двоих сыновей, включая меня. Я родился в декабре 1923-го в деревне Курёшники, отучился 4 класса и стал работать на сплавучастке.

В 1942 году моего брата Николая и меня призвали в армию почти одновременно – меня 14 марта, его 27 марта.
Эшелон примчал меня на Дальний Восток, где я служил во 2-й автоматной роте 327-го стрелкового полка 34-й дивизии, которая входила в состав 15-й армии. Пройдя азы воинской науки, я стал командиром отделения.

Два места службы было у меня – на острове Сахалин и в Ленинском районе Еврейской автономной области (которая на карте кажется совсем небольшим «пятачком» в сравнении с могучими соседями – Амурской областью и Хабаровским краем).

Ярким и памятным эпизодом службы стала поездка в Монголию за лошадьми. То ли нрав другой у монгольских лошадок, или мы на фоне местных жителей казались им странными чужаками, только приручить этих скакунов оказалось делом нелёгким.

Связан с ними и трагический эпизод: повели как-то сослуживцы купать лошадей в речке, и одна погибла, наступив возле берега на мину. Пострадали и люди; у моего земляка по фамилии Босин, который оказался рядом, этим взрывом оторвало ногу.

Всё познаётся в сравнении. Когда поживёшь в краю, где сама земля таит опасность, какое потом счастье идти по мирному слободскому полю!

В армии я оказался в самую тяжёлую для страны пору, когда все силы были брошены на борьбу с гитлеровской Германией. Ох и победовали мы в первую зиму в своих землянках, получая на обед по 2 подмороженных картофелины да одну тощую солёную селёдинку (которая и голода не утоляла, зато пить после неё хотелось страшно).

Другое дело было на Сахалине, когда и ели мы досыта благодаря американским консервам и крупам, и вдобавок регулярно получали «наркомовские 100 граммов», чтобы не захворать от непривычки к тяжёлому местному климату.

Ближе к осени 1945-го, то есть перед началом войны с Японией, привезли к нам в полк пополнение, но зато забрали все автоматы, оставив нас с одними винтовками. Всё потому, что непосредственно в боях мы не участвовали, а скорострельного оружия в армии тогда было ещё очень немного – и в нём остро нуждались бойцы на передовой.

В общем, «повоевать» мне довелось только в ходе батальонных учений. Впрочем, и здесь не обошлось без ЧП: не успели учения начаться, как вдруг без объяснения причин командиры вернули нас всех на исходные позиции, оставив солдат в большом недоумении.

Позже нам объяснили, что на проверке перед полигоном у одного из солдат обнаружили невесть как утаённый боевой патрон, и оказалось, что он будто бы планировал покушение на командующего Дальневосточным фронтом М. Пуркаева, который наблюдал за учениями.

Уже и без моих уточнений, наверное, ясно, что того солдата никто из нас больше не видел.

Враг в мою сторону стрелял лишь однажды – произошло это ещё до официального начала войны. В учебном батальоне мы расположились на берегу одного из амурских притоков, когда перед заходом солнца к нам приблизился японский катер (по ту сторону Амура уже властвовали японцы). С палубы катера раздались несколько выстрелов, но никого из нас пуля не задела.

Скорее всего, это была какая-то провокация, или у врага была задача проверить реакцию советских бойцов.

Так распорядилась судьба, что весь путь от призыва до демобилизации я прошёл рядом со своим земляком Михаилом Григорьевичем Шкляевым, который служил связистом, – вместе мы ехали на Дальний Восток в 1942-м, и вместе в 1947-м возвращались на Вятку, предвкушая скорую встречу с родными.

После демобилизации я вернулся в родные Курёшники и снова связал свою жизнь с рекой – работал сначала на вятском техническом участке, затем перешёл на лесосплав (летом сплавлял лес, а зимой занимался изготовлением лодок).

Жизнь тоже текла своим чередом, как река. В 1950 году я женился на Марии Петровне Рыловой – своей бывшей однокласснице, с которой вместе учился в 3-4 классе. Пока я носил погоны, она после 7 класса окончила школу ФЗО (фабрично-заводского обучения) и немало потрудилась на благо своей страны – разносила почту, работала на погрузке торфа в Коминтерне, была стрелочницей на железной дороге.

Кажется, только вчера мы переехали в Первомайский, а ведь было это в далёком 1966-м – почти полвека назад. К той поре я был уже главой немаленькой семьи: Мария Петровна родила мне двух сыновей и двух дочерей. Семейную линию продолжили семь внуков и четыре правнука.

Удивительно: сколько воспоминаний живо в памяти о тех годах, – а вся материальная память умещается в одной небольшой коробке. Здесь несколько военных фотографий и награды: медаль «За Победу над Японией», орден Отечественной войны II степени и ещё юбилейные медали.

В мирное время я тоже не даром ел свой хлеб – за трудовые успехи получил ещё четыре медали и звание «Ударник коммунистического труда».

В советское время досок почёта было много и разных – ведомственных, общегородских… И не было в ту пору года, чтобы мой фотопортрет не появился где-нибудь в Слободском или Кирове на такой Доске почёта.

Проходя мимо, я задерживался возле своей фамилии на мгновение и говорил себе:
– Хорошо, когда совесть чиста, земляки здороваются и начальство ценит. Никакого другого признания мне и не надо.

Подготовка – О. Корзюкова,
Л. Микрюкова, Центр патриотического воспитания им. Булатова

Фото авторов и из личного архива В. Микрюкова