Несмотря на значительную давность событий, в Слободском доныне живут люди, которые лично знали Григория Булатова – будущего Знаменосца Победы – ещё в его детские довоенные годы.

Перед 71-й годовщиной подвига Булатова записаны воспоминания Леонида Васильевича Ванеева – 87-летнего слобожанина, которому, по его словам, довелось учиться с Григорием в одном классе.

Здесь фрагменты записи предложены читателю в газетной версии.

Мой одноклассник Григорий

Хотя ребёнком я жил на Демьянке, но с Гришей Булатовым познакомился лишь осенью 1941-го, придя в сентябре в пятый класс школы № 3 (на улице Береговой).

Ещё до этого в младших классах моей одноклассницей была младшая сестра Григория – Наташа Булатова (она моя сверстница, тоже родилась в 1929-м).

Однако в тот первый военный год получилось странное: сам Григорий тоже пришёл учился в наш пятый класс, хотя и был четырьмя годами старше. Отчего так вышло? Может, Григорий ранее оставался на второй год? Или пошёл в школу позднее своих одногодков? Или обе эти причины, вместе взятые?

Тогда, 75 лет назад, мне не пришло в голову задать этот вопрос, а сейчас спросить уже некого.

От школьной поры у меня сохранилась общая фотография нашего 4-го класса. На этом снимке я стою крайний слева в среднем ряду, а Наташа Булатова (сестра Григория) – крайняя справа в верхнем ряду.

Нашу учительницу, сидящую в центре нижнего ряда, звали Серафима Семёновна. К сожалению, её фамилию моя память не сохранила.

Скрипя пером «на Камчатке»

Не берусь судить, насколько наши школьные будни отличались от современных. По крайней мере, названия основных предметов звучали так же, как сегодня – арифметика, русский язык, рисование, пение, физкультура…

Особняком стояло чистописание, где мы день за днём нарабатывали красивый почерк – а с перьевой ручкой, которую перед каждым новым словом требовалось макать в чернильницу, это было занятие вовсе не простое.

Представьте только, что за единственную случайно поставленную кляксу ученику грозила почти неминуемая двойка или единица! Вот и сидим на очередном занятии, прикусив от усердия языки – в строгой тишине слышно, как перья скрипят.

Осенью 41-го Гриша с сестрой сидели на первой парте от двери – оба были невысокого роста. Я же в тот год вымахал порядочно на фоне сверстников, и, как велит школьный распорядок, был отправлен «на Камчатку» – на дальнюю от доски парту.

А парты с сентября стояли плотнее обычного одна к другой: «уплотнил» нас поток раненых с фронта и передача нескольких школьных зданий под госпитали. Учеников оттуда распределили в оставшиеся школы, и учебные кабинеты оказались забитыми «под завязку».

В нарядах не модник, в душé не гордец

Школьное прозвище Гриши было «Булка» – по всей видимости, образованное от его фамилии. Не помню, чтобы когда-то Григорий выказал недовольство этим прозвищем.

Одевался Гриша в самые простые брюки и рубашку, – впрочем, как большинство ребят в нашей округе. Дело здесь не только в достатке. Уже и не сказать, что мануфактура стоила каких-то огромных денег (другое дело, что за ней требовалось выстоять большую очередь, и выдавали не «сколько хочешь», а по норме – 2 или 3 метра ткани в одни руки). Но главное-то в другом: отношение к одежде было не как сейчас – была бы крепкой в нóске да устойчивой к стирке. В мыслях не было обзавестись чем-то особенным, чтобы модничать перед товарищами.

Река и планер – довоенная отрада

Немного вернусь мыслью в последние предвоенные годы, чтобы рассказать о нашей мальчишечьей жизни на Демьянке. Река текла совсем рядом, и летом она становилась для нас всем сразу – и клубом общения, и спортзалом, и источником пропитания для любителя речной рыбы.

На радость рыбакам, барда со спиртзавода стекала прямиком в реку, потому рыба здесь была отлично прикормлена, и желающие закинуть удочку сидели поблизости в любое время суток, если только позволяла погода. Чуть ниже по течению мы купались, когда не хотелось перебираться на противоположный берег Вятки. Но уж если надумаем – не было такого препятствия, которое бы нас остановило.

Даже когда шёл по Вятке молевой сплав (то есть тысячи брёвен плыли с верховьев россыпью, не сцепленные в плоты) – мы и по этим крутящимся «гуляющим» брёвнам умудрялись проскакать от берега к берегу.

А чего уж, спрашивается, было такого особенного на восточном пологом берегу? Ну, пологое дно, да широкая полоса чистого песка на пляже, да шелест ближнего леса и тишина, – а ничего другого-то нам и не надо было.

Вот только как за все те годы ни для кого из моих сверстников перебегание реки по молевым брёвнам не обернулось бедой?

Но даже и на фоне нас, закалённых ребят, Гриша выглядел настоящим спартанцем – пускай не имел атлетического сложения, зато уж плавал на зависть многим взрослым; без передышки мог переплыть Вятку туда и обратно и выйти на берег, даже не запыхавшись. Благодаря этому, как говорили, он не раз спасал тонущих (в том числе и много старше его годами).

Ещё одно развлечение нашего детства – нечастые полёты планера над окрестностями. На пространстве, где сегодня выросла малоэтажная застройка (между улицей Кирова и вторым рабочим посёлком) раньше были лес и поле. На том поле нам случалось пасти свою корову, но главное – там находился ангар, в котором стоял планер.

В День авиации (в СССР его праздновали во второй половине августа) это был непременный пункт программы – сядет в планер специально обученный пилот, а несколько молодых парней, зацепив планер длинной резиновой «колбасой», разгоняют его под горку метров 200-300, пока, отцепившись от разгонной плети, не взмоет в высоту.

Детское простодушие везде найдёт себе повод для радости: казалось, будто не кому другому, а именно нашей компании планер машет крылом, покачиваясь на воздушных волнах.

Из сапожной мастерской – за баранку

Начавшаяся война быстро, как говорится, «внесла коррективы» в наши прежние мечты и чаяния. Вчерашняя ребятня стала жить взрослыми заботами.

Вот и я проучился в пятом классе всего полгода – потом пришлось «переключиться на хозяйство»: отец ушёл на фронт, и маме одной стало совсем тяжко. Чего стоили одни только многочасовые очереди за хлебом.

Вскоре, чтобы приносить в дом лишнюю копейку, я устроился учеником сапожника в мастерскую. Случалось чинить и гражданскую обувь, и военный заказ. Когда, бывало, привезут с фронта партию валенок на починку, со многих приходилось отскребать корку запёкшейся крови, прежде чем браться за ремонт.

Что с тем бойцом дальше стало – теперь уж, конечно, не узнать. А на валенки наставишь свежих заплат крепкой дратвой – и снова товарный эшелон умчит их на Запад. С новым хозяином ещё повоюют.

Сапожничал я 1942 и 1943 годы, а потом перешёл на фабрику «Белка», от которой был отправлен учиться на шофёра. Шофёрские курсы пролетели быстро, и в последние месяцы войны я уже сам крутил баранку – возил с торфяников ильинской стороны свежедобытый торф для фабричных нужд.

Юность Григория сложилась иначе – в 1943 году он ушёл на фронт.

Прежняя дружба и новые роли

Когда мы встретились с Гришей после войны, то пожали друг другу руки и заговорили как друзья детства, обойдя стороной фронтовую тематику. Наверное, это даже легко объяснимо: я знал про Григория, что он служил на передовой, а Григорий знал, что я работал в тылу, – спрашивается, чего нам обсуждать, если ходили разными дорогами в военное время?

В те первые годы после возвращения Григория в Слободской мы работали на виду друг у друга: я в сплавной конторе механиком, он – на моторной лодке (прозванной в народе «калошей»), которая водила берёзовые плоты к лесотаске фанерного комбината. Позднее на место «калоши» пришло судно повнушительней – речной катер «Нева».

Стоило помахать с берега рукой, завидев скользящую по воде «Неву», как Григорий тотчас махал в ответ – ничто в округе не ускользало от его взгляда.

Дальше в моей биографии были: в 1949-м призыв на срочную службу (служил 3 года на Украине), после возвращения – знакомство с будущей женой и в 1954-м наша свадьба. А в 1965-м году меня перевели на мясокомбинат заведующим производством.

Последняя встреча в ротонде

В последний раз я увидел Булатова в конце 60-х, когда с другом Толиком Воробьёвым зашёл выпить по кружке пива «в ротонду» – так называли в ту пору круглую часовню, стоящую и сегодня между стадионом «Труд» и Троицким кладбищем. (В советское время внутри часовни размещалась пивная).

В ротонде сидел Григорий, с таким обычным для него выражением лица – будто бы погружённый в свои мысли и не придающий особенного значения шуму и разговорам вокруг. Впрочем, он сразу меня узнал, и в знак приветствия мы кивнули друг другу. Однако это уже была дань уважения прежним годам, а общей темы для разговора у нас, пожалуй, и не нашлось бы теперь: давно не пересекались нигде, у каждого были свои интересы и хлопоты. Вдобавок я к той поре переехал во Светлицы, а Григорий по-прежнему жил на Демьянке.

…Война отгремела 71 год назад. Уже, страшно подумать, через семь лет будет полвека, как не стало Булатова. А моя обида с годами не утихает: столько доказательств у подвига Григория (включая кадры кинохроники) – неужели в верхах не нашли возможности наградить его Золотой Звездой?

Но этот вопрос – предмет отдельного разговора. А сегодня, по моему скромному мнению, отчего бы не установить мемориальную доску на здании школы, где учился Григорий? (Сейчас, насколько знаю, там работает ателье).

Может быть, раньше в этом не было большой необходимости, – ведь ещё недавно сам вид этой окраины был красноречивым напоминанием о послевоенных временах: многие постройки здесь сохраняли свой изначальный вид ещё с тех самых лет, о которых я только что рассказывал.

Но сейчас жизнь меняется, старина мало-помалу уходит – и нынче даже человеку моего поколения бывает сложно представить: неужели по этим самым переулкам бежал утром в школу будущий Знаменосец Победы?

На снимке слободского фотографа Александра Голышева – часовня Иоанна Предтечи, стоящая между стадионом «Труд» и старым городским кладбищем. В советские годы несколько десятков лет внутри часовни размещалась небольшая пивная. Её упоминали в своих воспоминаниях многие слободские старожилы, рассказывая о последних годах жизни Булатова.

Подготовка публикации –
коллектив Центра патриотического воспитания имени Булатова
Геннадий Шабалин («Скат-Инфо Плюс»)